спокойненький пессимист
Я помню этот дом....
...в моей спальне было окно, выходящее не на улицу, а в соседнюю комнату, и по вечерам, когда меня укладывали спать, я слушала телевизор;
на террасе под окнами был налеплен то ли пластилин, то ли еще какая мастика, а сверху белая краска, и пластилин было прикольно отковыривать ногтем, и меня ругали за это, но дырка увеличивалась, и в конце концов махнули рукой, а я до сих пор помню ощущение - липкие комочки, жесткий слой краски;
дедушка пропадает в парнике, он выращивает арбуз и огурцы, бабушка зовет его ужинать, он не идет, и она ругается - зачем он со своей больной спиной столько работает, а небо после дождя сонное, неуверенное-умытое, и вот-вот выйдет радуга;
в доме стоял особенный запах, домашний, душноватый, пахло кожей, деревом и чем-то еще, чему я так и не подберу названия, но у меня кружилась от него голова;
мне отдали старую кровать прабабушки, продавленную в ногах, и часто я просыпалась от скрипения старых пружин;
в доме было много мух и комаров, и дедушка сделал сетку - оранжевую, из лески;
после грозы было классно выбираться на крыльцо и вдыхать запах озона, который я почти не чувствую в Москве;
на чердаке было страшно, но там была чудесная спальня, уютная, светлая, теплая, ночью там спать мне не разрешали, но днем было хорошо спрятаться от жары и почитать книжку;
в спальне родителей было вечно холодно и сыро;
на второй этаж вела лестница, и она ужасно скрипела, когда мне было шесть, я упала с этой лестницы, даже перекувырнулась головой, и мне долго не разрешали по ней ходить, а потом я полюбила ее - и рядом с верандой, наверху, была яблоня, которая прямо в руки клала ветки и яблоки;
вечером березы на второй линии дач как-то особенно шумели и словно звали с собой...
Я помню этот дом. Он снится мне до сих пор.
Сегодня я узнала, что его все-таки сломали.
Ничего этого больше не будет. Ни-ког-да.
Детство кончилось, но, Боже, пусть хотя воспоминания остаются со мной.
...в моей спальне было окно, выходящее не на улицу, а в соседнюю комнату, и по вечерам, когда меня укладывали спать, я слушала телевизор;
на террасе под окнами был налеплен то ли пластилин, то ли еще какая мастика, а сверху белая краска, и пластилин было прикольно отковыривать ногтем, и меня ругали за это, но дырка увеличивалась, и в конце концов махнули рукой, а я до сих пор помню ощущение - липкие комочки, жесткий слой краски;
дедушка пропадает в парнике, он выращивает арбуз и огурцы, бабушка зовет его ужинать, он не идет, и она ругается - зачем он со своей больной спиной столько работает, а небо после дождя сонное, неуверенное-умытое, и вот-вот выйдет радуга;
в доме стоял особенный запах, домашний, душноватый, пахло кожей, деревом и чем-то еще, чему я так и не подберу названия, но у меня кружилась от него голова;
мне отдали старую кровать прабабушки, продавленную в ногах, и часто я просыпалась от скрипения старых пружин;
в доме было много мух и комаров, и дедушка сделал сетку - оранжевую, из лески;
после грозы было классно выбираться на крыльцо и вдыхать запах озона, который я почти не чувствую в Москве;
на чердаке было страшно, но там была чудесная спальня, уютная, светлая, теплая, ночью там спать мне не разрешали, но днем было хорошо спрятаться от жары и почитать книжку;
в спальне родителей было вечно холодно и сыро;
на второй этаж вела лестница, и она ужасно скрипела, когда мне было шесть, я упала с этой лестницы, даже перекувырнулась головой, и мне долго не разрешали по ней ходить, а потом я полюбила ее - и рядом с верандой, наверху, была яблоня, которая прямо в руки клала ветки и яблоки;
вечером березы на второй линии дач как-то особенно шумели и словно звали с собой...
Я помню этот дом. Он снится мне до сих пор.
Сегодня я узнала, что его все-таки сломали.
Ничего этого больше не будет. Ни-ког-да.
Детство кончилось, но, Боже, пусть хотя воспоминания остаются со мной.
У меня день рождения только начинается, и, чувствую, сегодня все будет за-ме-ча-тель-но! 
