3 октября я внезапно уехала в Чехию по горящей путевке, на неделю. Идея исходила, конечно же, от моего прекрасного мужа.
Вчера вечером я вернулась, полная впечатлений. В ближайшие несколько лет в Прагу больше не поеду - хватит Зато Карловы Вары прекрасны всегда, в любое время года, при любой температуры. Одним словом, горы...
Вернувшись сюда, я увидела полуголые деревья, а ведь когда уезжала, они стояли еще зеленые. В Праге же они только-только начинают желтеть.
Согласно прогнозу Гидрометцентра, уже в четверг жителей столицы ждет не только дождь, но и мокрый снег. К 27-28 сентября синоптики обещают, что столбик термометра опустится ниже нуля.
Температура будет планомерно снижаться и в начале недели. Уже в среду днем в столице будет 6-8 градусов (в Подмосковье - 4-9). Первый мороз ударит в ночь на 27 сентября: температура опустится до минус 1 градуса. Днем в выходные воздух прогреется до 2-7 градусов.
Мда. А я-то ждала бабьего лета. Похоже, что оно уже было, но эти два часа я была где-то еще.
P.S. Кстати, интересно: а отопление включат? В 6 градусов еще как-то можно жить без отопления, но с нулем - уже сомневаюсь. *на всякий случай достает одеяло из шерсти высокогорных лам*
Летние дожди ВНЕЗАПНО стали холодными, солнце ушло, темнеет очень быстро и рано. Ночью холодно и сыро, противный ветер. Я надела теплую куртку, а ноги мерзнут постоянно.
Ну холод еще ладно, но солнце, солнце куда ушло? И оно теперь что, до апреля, да? Мне теперь что, снова терпеть, считать дни до солнцеворота, потом ждать весну, потом она все не будет и не будет приходить, а потом чихать и запирать окна... Тьфу.
Хочу жить там, где солнце и тепло, где будет ранний рассвет и сухой ветер.
xxx: Мы как то в автобусе ехали и мальчик маленький своей маме ультиматум поставил, говорит такой "мам, ты меня или люби или я тебе палец сломаю". xxx: У них всё просто и искренне.
Завуч Элеонора Николаевна панически боится остаться без нагрузки. И основания для этого у нее есть. Элеоноре Николаевне за семьдесят. Но дело даже не в возрасте – просто она никак не может наконец усвоить, что сейчас все другое. И дети не те, что двадцать лет назад, и требования к ним не те, да и вообще – все изменилось. То есть понимать-то она это понимает, но не может адаптироваться. И что не может адаптироваться – тоже понимает. Но вместо того, чтобы с достоинством уйти на два-три дня продленки и остаться почтенным и уважаемым членом коллектива, Элеонора Николаевна продолжает упорно бороться за место в расписании. Поэтому те, кто помоложе, называют ее не иначе как «Уйблинопятьэтастараякалоша». В прошлом году она оставила медалистку без медали - сказала «медальное сочинение она не напишет», и не стала подавать документы «на медаль». А подавать или не подавать «на медаль» - решает только учитель. Я уговаривала – говорила, что почему бы не попробовать, и почему вдруг такая неуверенность в ученице, которой она сама же ставила пятерки, да и в конце концов – ни мы, ни ребенок ничем не рискуем. Элеонора Николаевна уперлась. Было очевидно – она просто боялась, что если вдруг сочинение и в самом деле не потянет на медаль, Элеонору Николаевну «будут ругать». Этот замшелый страх перед «будут ругать» практически неискореним. У меня и самой-то он прошел лишь несколько лет назад, когда я поняла, что многое из того бредового, что от нас требуется «сверху» (срочно, немедленно, вчера, не то всех уволят), можно преспокойно сделать и через две недели – никто не хватится. А кое-что можно и вовсе не делать – никто не вспомнит. Элеонора Николаевна же немедленно берется за выполнение любых распоряжений нашего вышестоящего начальства, даже если на них официально отведено два месяца (а это значит – достаточно уложиться в полгода). По поводу выполнения любых распоряжений Элеонора Николаевна обстоятельно, нудно и подолгу советуется со мной. Иногда посреди ее монолога в мой кабинет приходят родители устраивать детей в школу, иногда кого-то притаскивают за шиворот на разборки, иногда приходят СЭС и пожарные (вот с этими-то ни в коем случае затягивать нельзя), я успеваю решить массу вопросов, и когда все уже позади, и я облегченно падаю в кресло и тянусь за сигаретой, из угла бесшумно выдвигается Элеонора Николаевна. Она, оказывается, все это время терпеливо дожидалась, когда пыль рассеется и можно будет продолжить прерванный монолог прямо с середины слова. - Элеонора Николаевна, - сказала я ей недавно, - Я в школу зашла на десять минут. Я болею, у меня температура под тридцать девять. Давайте мы с вами потом это решим. Я же на ногах еле стою. - Да вы сядьте, - невозмутимо ответила завуч. Ежегодную обязательную диспансеризацию Элеонора Николаевна всегда проходит первой. Пока мы все изгаляемся в остроумии по поводу отсутствия в списке необходимых специалистов психиатра и по поводу наличия в нем венерологического диспансера, и благополучно пропускаем все сроки, отведенные на проверку здоровья, Элеонора Николаевна неспешно обходит всех врачей и приносит справку в тот день, когда мне впервые попадается на глаза приказ двухмесячной давности о прохождении диспансеризации. Вот как раз в кожно-венерологический диспансер она и отправилась не так давно. Надо заметить, что за год, прошедший с ее предыдущего похода туда, в районе все сильно изменилось. Многие дома снесли, на месте некоторых развернули стройплощадки, знакомые тропы оказались перерезанными, а незнакомые ходы вели куда-то совсем не туда. В общем, заблудилась Элеонора Николаевна. Не впадая в панику, она, в прошлом бывалая туристка, стала ориентироваться по солнцу и в результате оказалась посреди гигантской грязной лужи, из которой не выходило ни одной тропинки. Более того – та, по которой она в эту лужу пришла, тоже куда-то исчезла. - Но я не растерялась, - рассказывала она потом, - Смотрю – на другом конце лужи заборчик какой-то маленький, а за ним вроде люди ходят какие-то. Значит, дорога есть. Элеонора Николаевна добралась через море глиняной жижи до заборчика и стала его перелезать. Одной ногой, как она уверяет, перелезла, а второй – не получилось. И Элеонора Николаевна упала. Причем как-то так ловко упала, что разбила очки, лицо, порвала пальто и застряла ногой в заборчике. Она рассказывала нам об этом, нервно хихикая и потирая ссадины на лбу. - Сначала пыталась сама справиться. Звать на помощь – как-то неудобно, вдруг кто из учеников попадется. Потом подумала – да откуда тут взяться ученикам… Думаю, хоть дорогу спрошу. И тут, представляете, - Володька Колчеманов. Помните? Девяносто третий год. Я без очков-то сразу не разглядела… Володьку Колчеманова мы помнили – он был очень славным пацаном и главным любимчиком Элеоноры Николаевны. Тот выпуск к ней тоже относился хорошо – пятнадцать лет назад она еще не была старой калошей. - И вот представьте, идет, значит, Володька по своим делам, а тут я, бабка, вся из себя такая сижу на заборе с расквашенным лицом. И спрашиваю, как пройти в вендиспансер. - И что? – поинтересовалась молодая физручка Надежда Георгиевна, - Он не спросил, зачем вам вендиспансер? - Какое там! Он даже не спросил, зачем я залезла на забор!
А вообще на этой Грамвусе делать совершенно нечего, тот же Мангуп и тот гораздо интереснее. Зато дальше был Балос с тремя морями, и это было волшебное Счастье.
То стынешь в блеске лунного лака, то стонешь, облитый пеною ран. Смотрю, смотрю — и всегда одинаков, любим, близок мне океан.
Возьмите с меняньем пересядки тикет и прите спокойно, будто в телеге. Слезете на корнере у дрогс ликет, а мне уж и пинту принес бутлегер.
Мне место не в "Красных нивах", а здесь, и не построчно, а даром реветь стараться в голос во весь, срывая струны гитарам. Я знаю мой голос: паршивый тон, но страшен силою ярой. Кто видывал, не усомнится, что я был бы услышан Тамарой.
Тебя ослепило, ты осовел. Но, как барабанная дробь, из тьмы по темени: "Кофе Максвел гуд ту ди ласт дроп".
Хожу и хожу, не щадя каблука,— хожу и ночь и день я,— хожу трафаретным поэтом, пока в глазах не встанут виденья.
Из кожи надо вылазить тут, а нас — к журнальчикам премией. Когда ж поймут, что поэзия — труд, что место нужно и время ей. Мой стих трудом громаду лет прорвет и явится весомо, грубо, зримо, как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима.
«True/False game. Make an assumption about me in my ask and I’ll tell you if its true or false. Go.» Правда/Неправда. Вы в комментариях делаете предположение обо мне, а я говорю, правда это или нет.
Жизнь твоя начинается примерно в конце мая. Тогда тепло, солнце, уже нет аллергии, а зелень уже не настолько яркая, но еще свежая, еще яркая, еще бодрит.
Потом приходит июнь - любимейшее время года. Когда дни все удлиняются и удлиняются, ты пару раз встречаешь рассвет, цветет сирень, потом черемуха, потом жасмин, потом липа - их ароматы становятся чище и тоньше, многообразнее ночью, и ты часто выходишь на балкон, когда уже все спят, и вдыхаешь это смешение ароматов, пытаешься подобрать слова, чтобы описать, потому что все зримо и вещественно.
Потом идет июль, чаще всего с жарой или с дождями, или и с тем, и другим. Работается странно, то бодро, то вяло, закаты становятся серее, зелень - темнее, вокруг пыль и песок.
Потом август, который приносит прохладу, но она не желанна тебе, потому что ты знаешь - за этой прохладой уже стоит зима.
Август ты как-то переживаешь как лето, затем есть 19 дней до моего дня рождения, где-то в эти 19 дней спрячутся 3 дня бабьего лета, И ВСЕ.
Затем задумчивая осень - с ее прозрачным воздухом, морозными утрами, дождями, туманами, золотом листьев, она задумчива и часто ударяет по затылку слабостью - о, я любила бы осень, если бы за ней не шла зима, но она неотвратима.
Потом самое поганое время, где-то до Рождества. Холодно, дни все короче, свет электрический все чаще, вокруг все застыло, темно, сумеречно, радости нет. Первый снег приносит кое-какое облегчение, но ненадолго. Ну, вот он выпал, а впереди еще сколько дней?
Рождество приносит определенную надежду - ты еще не чувствуешь, что стало легче, но уже твердо знаешь, что рано или поздно облегчение придет.
Потом Новый год и новогодние праздники - обычно проходят в тумане.
Потом полтора месяца до календарной весны. Очень тяжелые. Вокруг холод, и все черно-белое, и очень долго, так долго, что ты забываешь, что хоть когда-то было по-другому. Ты очень ждешь 1 марта, и каждый раз тебя обманывают, потому что весна наступает не раньше апреля. Однако наступает Пасха, и после нее все вдруг взрывается.
Потом небольшой период ранней весны - многие ее не любят, а я люблю, когда снег тает, воздух сладкий и тяжелый, птицы поют ошалело, солнце уже припекает, и ты даже расстегиваешь пуховик.
Потом все начинает лезть, а я начинаю чихать и задраиваю окна, и не вылезаю до середины мая.
Итого живу я хорошо если 5 месяцев, а остальные 7 - холодно и безрадостно.