А между тем на улице точно весна - светит яркое солнце, и оттенок его лучей теплеет, убирается зимняя холодная белизна, прибавляется золото.
Я везу Эдуарду блинницу. Захожу в магазин, покупаю свежую блинную муку и пакет молока, затем жарю блины. Он приходит усталый после двух клиентов, мы обнимаемся, едим блины - они получаются тонкие, не слишком мягкие, вкусные; в блины он заворачивает икру, а я - форель и сметану.
На утро я просыпаюсь от его поцелуев - в щеки, в губы, в грудь, в живот, я ворчу и мычу, отталкиваю его, не хочу просыпаться.
Мы идем в Коломенское. По пути заходим в магазин игрушек, я верчу в руках головоломки Леонардо, он примеривается к конструкторам и пластилину. В самом Коломенском ветрено и зябко. Продаются разноцветные парики, поделки из можжевельника, магнитики на холодильник, воздушные шарики. Мы идем дальше, покупаем чай, греемся; я одета не очень тепло, начинаю промерзать, и тут идет снег - густой, серый, крупными хлопьями, он застилает все вокруг дремотой и зимней влагой, и становится понятно, что нужно уходить.
Мы едем на Горбушку мне за новым винчестером. Эдуард смотрит на каждый ЖК-экран и плазменную панель, заходит в фирменные магазины, сравнивает модели, примеряется; на одной из панелей поет Сара Брайтман в каком-то фантазийном платье, а вокруг дети и зеленые холмы Ирландии, и я думаю - у нее такой же голос, как и у меня, и что-то внутри щекочет и теплеет. Мы не находим терабайтный Сигейт, зато находим ВД, и покупаем; я присаживаюсь на табуреточку продавца, пока он идет за нужной моделью; я устала, болит спина.
Мы едем к нему. Он разбирает системник, чтобы заменить кулер на блоке питания - новый теперь бесшумный, голубой; я разогреваю картофельное пюре и половину курицы гриль; смотрю по телевизору "Железного человека", варю вкусненький компотик из клубники и вишни. Из-за соседнего дома вылезает солнце - его видно из-за плотной завесы облаков. Небо еще не синее и не голубое, оно серое, но солнце освещает его так ярко, что я понимаю - серый цвет это тоже цвет, и он тоже может быть ярким и радовать глаз.
Мы едем ко мне; в переходе он покупает мне необычные тюльпаны - белые с зелеными разводами, они ужасно напоминают лилии. Он разбирает мой компьютер, копирует данные со старого диска. Мы едим мясо, овощи, он пьет крамбамбулю, я - зеленый чай. В час ночи настройку системы решено прекратить, мы спим; он вскакивает в семь утра, просит цианистого калия или хотя бы кефиру; я иду спросонья на кухню мимо мирно сопящих родителей, грею кефир в микроволновке, он сворачивается. Я грею новую порцию, Эдуард выпивает, благодарит. Дальше не помню - кажется, я заснула, а он продолжил с системой. К моменту завтрака отказывает видеокарта, все это перестает быть смешным, а Интернет отрубается через каждые 10 минут.
Потом мы едем в МедиаМаркт, он снова смотрит на плазмы, вздыхает, глядя на сумасшедшие цены. Мы покупаем маме цветы - нежную розочку цвета фламинго, бежим к метро, чтобы она не промерзла.
Потом я иду в Грабли, встречаюсь по проекту; Миришь не видела меня несколько месяцев, говорит, что я страшно похудела. Я записываю нужное в ежедневник, прихлебываю чай из брусники.
Эдуард ждет меня на Новокузнецкой; он звонит мне, когда я уже стою на эскалаторе, я хватаю мобильник и теряю к нему стилус. Мы едем к нему, оба усталые, но довольные.
Восьмого числа я сижу Вконтакте, а он рассылает поздравления всем знакомым девушкам, иногда смеется и отпускает комментарии. Мы идем на Крутицкое подворье, памятник старомосковской архитектуры - каменная кладка, израненные временем изразцы, деревянные постройки подворья, а вокруг снег, еще не тающий, но уже не твердый - этот снег знает, что скоро ему надлежит сойти. Эдуард фотографирует меня на свой Никон - я на этих снимках совсем другая, искренне-юная, и странно, необъяснимо, парадоксально красивая.
Затем мы гуляем по Москве, в которой полыхает необыкновенно красивый закат, я дергаю Эдуарда за рукав и прошу снять; мы спускаемся к набережной, ловим розовые отражения в воде, фотографируем влюбленных, Дом на набережной, разломанный хрупкий лед на Яузе; мне становится тепло, хорошо, весело; мы доходим до Красной площади, идем к ТАСС, а затем к Пушкину и ныряем на Театральной.
Казалось бы, в этом и есть жизнь, но все еще впереди.