На Дунаи Ярославнынъ гласъ слышитъ, зегзицею незнаемь рано кычеть:"Полечю - рече - зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ въ Каялѣрѣцѣ, утру князю кровавыя его раны на жестоцѣмъ его тѣлѣ".
Ярославна рано плачетъ въ Путивлѣ на забралѣ, аркучи: "О вѣтрѣ, вѣтрило! Чему, господине, насильно вѣеши? Чему мычеши хиновьскыя стрѣлкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшетъ горъ [так!] подъ облакы вѣяти, лелѣючи корабли на синѣ морѣ? Чему, господине, мое веселїе по ковылїю развѣя?"
Ярославна рано плачеть Путивлю городу на заборолѣ, аркучи: "О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозѣ землю Половецкую. Ты лелѣялъ еси на себѣ Святославли носады до плъку Кобякова. Възлелѣй, господине, мою ладу къ мнѣ, абыхъ не слала къ нему слезъ на море рано".
Ярославна рано плачетъ къ [так!] Путивлѣ на забралѣ, аркучи: "Свѣтлое и тресвѣтлое слънце! Всѣмъ тепло и красно еси: чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладѣ вои? Въ полѣ безводнѣ жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче?"